— Ты мне не нравишься, Джем, и твой дружок тоже.
— Он не мой…
— Заткнись. Сейчас я говорю.
Ему нравилось чувствовать свою власть. Меня это взбесило. Вот ведь козел, собрал целую банду, чтобы запугать меня. Я понимала: нужно опустить глаза и молчать, — ну, стукнут пару раз, на том все и кончится. Да вот только достал он меня, и соображала я уже плохо. Поэтому выхватила нож и вытянула перед собой:
— Нет, это ты заткнись. Не хочу я тебя слушать. Просто дай мне пройти и больше не приставай.
Они замерли. Все смотрели на нож. Воспользовавшись этим, я проскользнула мимо Джордана — он не удерживал. На долю секунды я почувствовала огромное облегчение, а потом впилилась прямиком в Маккалти. Он тут же схватил меня за запястье и сжал так, что нож упал на пол. Не выпуская моей руки, он достал из кармана платок, нагнулся, подобрал в него нож — прямо как коп в телевизоре, когда собирает улики. Было сразу видно — он торжествует. Он поймал меня. С поличным. Сука.
— Сейчас прозвенит звонок. Ступайте на уроки, — рявкнул он. — А ты, — обратился он ко мне с тайным торжеством, — пойдешь со мной.
Не выпуская моей руки, он поволок меня в кабинет директора. Мы не стали, как обычно, ждать снаружи. Маккалти протащил меня мимо секретарши, сидевшей в своем кабинетике, стукнул в директорскую дверь и вошел, не дожидаясь ответа, просто лопаясь от самодовольства.
— Господин директор, у нас тут серьезная проблема. Джем Марш на моих глазах угрожала другому ученику ножом. Это произошло на территории школы.
Он положил нож на директорский стол.
Директор, который до того подписывал какие-то бумаги, аж отшатнулся, будто Макак сунул ему под нос бомбу с часовым механизмом.
— Понятно, — сказал он, быстро переводя взгляд с Макака на меня и обратно. Потом снял трубку: — Мисс Лестер, пожалуйста, позвоните в полицию и попросите их приехать. У одной из учениц изъяли нож. Да. Спасибо. И позвоните к мисс Марш домой. Пусть придет ее опекунша.
И началось: вопросы, нравоучения, обвинения, нотации. Директор, полиция, потом вызвали еще Карен и мою соцработницу Сью. Когда они все собрались, в кабинете стало не повернуться.
— Ты, наверное, не понимаешь, насколько это серьезно — ношение холодного оружия, угрозы, и по помимо того, что ты вызывающе ведешь себя и классе, хамишь, задираешь одноклассников…
И понеслось, и понеслось. Я попросту отключилась, — говорите, сколько хотите. Надеялась, что, если буду сидеть тихо, они рано или поздно выдохнутся и на этом все закончится, да только было понятно, что на сей раз так просто все не закончится. Нож лежал на столе у меня под носом — молчаливый свидетель. Зря я притащила его в школу, думала я не переставая, ох, зря. Вот и огребла. Вляпалась по самые уши.
Наконец было решено продолжить допрос в полицейском участке. Когда меня увозили в полицейской машине, по школе прошел гул возбуждения, — я это слышала. Ученики высовывались из окон, толпились в дверях. Когда меня выводили, я подумала: «Наверное, я здесь сегодня в последний раз». Но на школу да и на одноклассничков мне было плевать. Только когда я подумала про Жука, у меня на миг скрутило живот. Если меня посадят под замок, увижу ли я его снова?
Всё раскрутили по полной программе: завели протокол, меня обыскали, взяли отпечатки пальцев. Наверное, они пытались меня напугать, но мне-то было по фиг. Я просто ушла в себя. Вроде как спряталась в панцирь — я тут, я все вижу, но ничего не чувствую.
Я молча терпела, не протестовала, но говорить отказывалась. Поначалу меня увещевали:
— Ты пойми, ходить с ножом очень опасно. Его же могут использовать и против тебя. Давай выпьем чая, обсудим это.
Потом запугивали:
— Если дойдет до суда, ты получишь срок. Таких паршивцев надо перевоспитывать.
Они ничего не добились.
Карен и Сью подкатывались ко мне по очереди. Тоже пытались меня разговорить. Карен особенно старалась хоть что-нибудь из меня вытянуть — шансы, что именно она исправит мой характер, от нее стремительно ускользали. А она не привыкла сдаваться.
— Джем, очень важно, чтобы ты сказала все, как оно есть. Я ведь знаю, ты не драчунья. Дома ты никогда не дерешься. Что-то случилось, да? Расскажи, мы ведь должны понять.
Ее слова начали пробиваться через кирпичную стену и просачиваться мне в мозг. Она вроде как достучалась до меня, я почувствовала, что меня слушают, — только с чего начать? С Джордана, с Маккалти, с Жука и с той вечеринки, с мамы, с ощущения собственной беззащитности — того, что все когда-нибудь закончится, сегодня, завтра, еще через день? Нет, не смогу, это как выколупывать мягкую плоть из улиточной раковины. Когда я все это выложу, я останусь совсем без защиты. Я опустила глаза в пол, пытаясь больше не слышать ее голос, оставаться сильной.
Прошло пять бесконечных часов, и меня отправили домой к Карен, приказав через три дня снова явиться в участок: мне объявят, завели на меня дело или нет. Кроме того, меня на месяц отстранили от занятий. Социальная служба пошла думать, что со мной делать дальше, а меня пока запихали обратно к Карен. Мне оставалось только сидеть и ждать, зная, что впереди у меня новый переезд, очередное «начало», где-нибудь далеко отсюда, от Жука, от моего единственного друга.
Я сидела в своей комнате и бесилась. Ведь это несправедливо. Джордану-то все сошло с рук. Почему они привязались именно ко мне, я ведь только защищалась? Почему они думают, что в другом месте у меня все пойдет по-другому? Когда тебя передают новому опекуну, это ничего не решает, просто сваливают тебя с одной больной головы на другую.